Наталия Речка - Выстрел в доме с колоннами. Сборник повестей
– Как звали сестру Иры?
– Не поверите, не знаю. Ира, понимая, насколько болезненной для меня была тема второй семьи её отца, избегала разговоров об этой девочке.
– Но Вы, наверно, слышали какие-то отрывки разговоров по телефону? – с надеждой спросил Борцов.
– Если и слышала, то не запомнила. К тому же, Ира любила болтовню по телефону и беседовала с разными детьми, у всех у них были обычные имена. Если бы, к примеру, она назвала кого-нибудь Пелагеей, Анфисой или Дианой, я бы обратила на это внимание.
– А откуда Ирина узнала адрес своей сестры?
– Ясно откуда! От дяди. Не исключено, что он сам их встречу и устроил.
– Дядя Иры – это брат Вашего мужа? – решил уточнить Борцов.
– Да, его родной брат. Кстати, очень хороший человек, внимательный, отзывчивый и щедрый. Он нам с Ирочкой всячески помогал после того, как мой бывший муж отбыл в так называемую заграницу. И материально, и руками, где что починить надо, заменить, поднять и принести.
– Ира носила фамилию отца?
– Медникова – это моя фамилия. После того, как наш папа ушёл в другую семью, я поменяла дочке фамилию на свою.
– Возможно, Вы знаете, взяла ли та девочка фамилию своего отца?
– А вот это я знаю. Единственное, что мне рассказала Ирочка о своей сестре по папе, так это то, что у той тоже фамилия матери. Таким образом, Ира, вероятно, хотела дать мне понять, что, если я пожелаю поругаться с её новыми родственниками, их не так легко будет найти.
– Ваш муж официально оформлял отношения с той семьёй?
– Нет, во всяком случае, Ира мне так говорила. Вроде бы, он собирался, но, так и не решившись, отбыл в неизвестные края, – с сомнением сказала Эльвира. Не узнав ни имени, ни фамилии сестры Иры, Борцов злился и, прежде всего, потому, что зря побеспокоил мать, когда-то потерявшую дочь. К тому же, время шло, а дельной информации не прибавлялось.
– Может, в фотоальбомах Вашей дочери найдутся фотографии ее сестры?
– Нет, я часто перелистываю её альбомы. Все фотографии мне хорошо знакомы, как и люди на них. Я же Вам говорила, Ирочка старательно скрывала свою сестру от меня, – теряя терпение, повысила голос Эльвира Викторовна.
Уже в прихожей, влезая в ботинки, Борцов задал несчастной женщине последний вопрос, который был из ряда «авось пригодится»:
– А как фамилия Вашего мужа и соответственно его брата, дяди Иры?
Получив ответ, Борцов замер, потом встряхнул головой, как будто, скидывая что-то тяжёлое, закашлялся и хрипло спросил: «А имя и отчество дяди»? То, что произнесла Эльвира Викторовна, прозвучало, как приговор, прояснив многое, и теперь Григорий Михайлович знал почти всё. Выйдя из дома Медниковой, он сделал пару звонков и направился в отделение.
Витя застал Борцова в кабинете, уткнувшегося в ворох бумаг, с чашкой в одной руке. Приятно пахло кофе, в помещении было тепло и уютно, несмотря на небольшой беспорядок. Эту ночь Витя не спал, ломал голову, взвешивая все «за» и «против». Он знал, что никакая умная книга, никакой великий мудрец не укажет ему правильный выход. А, может, его и вовсе нет. Всё в этом мире субъективно: книги, законы пишутся людьми, известные философы – тоже люди, а значит, могут ошибаться. Конечно, есть учёные и точные науки, но нет такой науки, которая бы сейчас перемножила все переменные и выдала ему, как дважды два четыре, единственно возможный ответ. Но, открыв дверь кабинета и увидев, похудевшего, осунувшегося Борцова, Витя уже не колебался, мысленно попрощавшись с мечтами о безоблачном семейном счастье с любимой и такой близкой ему женщиной.
– Добрый день, – начал он, продолжая топтаться у входа.
– Добрый, – сказал Борцов, кинув взгляд, на помощника и снова уткнувшись в бумаги.
– Я бы хотел… Григорий Михайлович, мне надо Вам сказать…. Я давно хотел… Короче, Марина тогда в своём заключении не…
– Витя, – вдруг резко оборвал его Борцов на полуслове, и тут зазвонил стационарный рабочий телефон. Витя от неожиданности подпрыгнул, а Григорий поднял трубку, буркнул «слушаю», потом весь выпрямился, несколько раз ответил «так точно», а затем «скоро буду», аккуратно вернул трубку на рычаг и стал поспешно собираться, оставив недопитое кофе на столе. Зайцев растерянно наблюдал за майором. Борцов, уже накидывая куртку, как будто, что-то вспомнив, повернулся к Вите и, недолго обдумывая, произнес:
– Помнишь, Витя, как один свидетель круто повернул судьбу Ивана Сушко? Я ведь к Сушко на работу звонил, интересовался. Его там хвалили, называли незаменимым, всегда готовым прийти на помощь. Не появись у него на пути этого Гоши, жил бы и работал как нормальный гражданин. Да, что там говорить, про Гошу через месяц-другой уже никто и не вспомнил бы. А тут этот старичок-полуночник… и Сушко до конца своих дней в тюрьме. Здоровье-то у Ивана не намного лучше, чем было у его дружка Фомы. Я тебе к тому это говорю, Витя, что человек – существо хрупкое, испортить кому-то жизнь очень просто, а, от нашего слова, бывает, зависит жизнь и благосостояние нескольких людей.
– Спасибо Вам, Григорий Михайлович, – облегченно вздохнув, сказал Витя. Борцов взглянул ему в глаза и кивнул.
Если бы Григорий только знал, какой камень скинул он с души молодого человека. Но Борцову уже было не до этого, он бодрым шагом шёл к машине, думая, как быстрее будет в этот час доехать до здания городской администрации.
Гранит Павлович, так звали очень влиятельного человека в городе, руководил здесь всеми и вся. Он не был мэром, депутатом, не состоял, в какой бы то ни было партии, он просто был всем. С его мнением считались отцы города, его решения всегда были окончательными и бесповоротными и их побаивались, без его одобрения ничего не открывалось, не двигалось, не строилось, не сажалось и не росло. Малые и средние бизнесмены смотрели ему в рот, а олигархов в городе попросту не могло быть, Гранит Павлович никого не подпускал близко к государственной собственности.
В народе говорили, что друзей, как таковых, у него не было, но среди людей, которых Гранит Павлович особенно выделял, значился и Григорий Михайлович Борцов.
Увидев знакомое честное лицо, Гранит Павлович повеселел и направился по дорогому ковру через огромное пространство своего кабинета к Борцову. Пожав руку и обняв дорогого гостя, хозяин указал ему на кожаный диван и сам демократично присел рядом, закинув ногу на ногу.
– Григорий Михайлович, слышал я о каком-то жутком деле с изуродованным телом.
– Обычное дело, – поморщился Борцов.
– Я так понимаю, расследование зашло в тупик?
– Вы, как всегда правы, Гранит Павлович.
– Ну, это с самого начала было ясно, чего ты печалишься, Михалыч? А с этим Сушко ты молодец!
– Если бы не внезапно появившийся свидетель…
– Знаю, Бориска Лукошкин, изучал я его биографию. Он еще, будучи пионером, доносы писал, теперь на старости лет сам стал в милицию наведываться. Квартирку-то себе он таким образом и приобрёл.
– Это как? – удивился Борцов.
– Лукошкин жил-поживал в коммуналке, куда его заботливо поселило руководство завода, через какое-то время прописал туда родителей и сестру с семьёй, а потом настрочил донос на соседей. Соседей арестовали, а Бориске и его родственникам вся квартира целиком досталась. Сестра рано потеряла мужа, родители из деревни переезжать в город не захотели, вот Лукошкин с сестрой в трёхкомнатной квартире так до сих пор и живут вдвоём, обоим около девяноста. Сестра за ним ухаживает, готовит, обстирывает. У меня знакомый всю жизнь с ними в одном доме проживает, я спросил, он рассказал. Ну, да ладно, про этих Лукошкиных, давай о тебе, Михалыч. Ты ведь у нас герой-интернационалист, успешный следователь, уважаемый в городе человек, а живёшь в старом деревенском доме на окраине. Не порядок!
– Почему в старом? Я его перестраивал, – гордо ввернул Борцов.
– Это конечно… Квартирку бы тебе. И не смей отказываться, коль предлагаю!
– Спасибо Вам, Гранит Павлович.
– Пожалуйста. В самом центре, рядом с центральным парком, трёхкомнатная!
– Нас же пока только двое с женой.
– Вот именно, что пока… Как здоровье жены?
– Спасибо, хорошо.
– Вижу, ты чего-то мне сказать собираешься, да никак не соберёшься…
– У меня два сотрудника живут в общежитии, один из них уже лет семь, а другой жениться собирается на нашем судмедэксперте, а у той тоже жилья нет, – Борцов быстро проговорил, выдохнул, и сам обалдел от своей наглости. Гранит Павлович сидел, надув губы, не глядя на Борцова. Тот уже подумывал извиняться и просить разрешение удалиться, как большой начальник поднялся с дивана и направился к столу, плюхнулся в кресло, придвинул к себе телефонный аппарат и рыкнул в трубку: «Маша, соедини меня с Иваницким!».
– Здравствуй Сергей Митрофанович. Как твоё ничего? Ну, слава Богу. А вот у меня не очень. Наша доблестная милиция по семь лет в общежитии живёт! У тебя, я слышал, дом на Партизанской почти готов? Многоэтажка? Так вот, городу две квартирки надо, да такие, чтоб людей не стыдно было туда селить. Говоришь, есть жильё эконом класса по доступной цене? Да на твоё жильё, так называемого эконом класса, даже на мою зарплату несколько лет пахать надо, во всём себе отказывая, и то, без взяток не обойтись! Что? Видел я в гробу твою ипотеку под чудесный процент, собственно, туда она и вгоняет! Как на вторую очередь? Да? Ну, это ясно, конечно-конечно, всё я понимаю. Кстати, я тут кое от кого узнал, что Добровольский к вам с проверкой собирается. Как, с какой? С обычной. Документы, вроде, у вас не все в порядке. Что ты сказал, Митрофаныч? Я чего-то плохо слышу! Есть квартирки? Тебе сообщили? Ну, так замечательно! А что Добровольский? Ну ладно, поговорю, чтоб не лютовал особенно, мы же с тобой не чужие люди. Когда заселять будем? Через полгода? Это с отделкой уже? Ну, спасибо! Людочке привет передавай и поцелуй её от меня. – Гранит Павлович положил трубку и брякнул Борцову:
